— Что… что вы хотите, чтобы я сделал, о великий король?
Индраварман жестом показал в сторону слонов.
— Грязь в этом месте оскорбляет мои чувства. Очисти его. Освободи эту площадку от навоза.
— Да, о великий король.
— Но не лопатой, а своими руками. И будь благодарен мне, что я сохранил их тебе.
По Рейм расхохотался. Он по очереди тыкал пальцем в слонов, делая вид, что пересчитывает их.
— И лучше мойся, раб, прежде чем встретиться со своей женщиной. Мойся и молись, чтобы она не нашла меня более привлекательным.
Несмотря на горячее желание потребовать, чтобы ассасин держался подальше от Воисанны, Асал знал, что этим он только привлечет к ней излишнее внимание, а следовательно, подвергнет большей опасности. Стараясь не обращать внимания на По Рейма, он снял пояс с саблей и положил его на помост.
— Мой план сработает, о великий король. А если нет… вы можете забрать мои руки.
Индраварман презрительно скривил губы:
— Есть еще одна причина, Асал, почему ты пока жив. У меня благодушное настроение, потому что вскоре мы найдем этих кхмеров. И когда их кровь будет пролита до последней капли, я буду решать, кто из воинов достоин богатства и процветания. Некоторые получат военные трофеи, а другие будут до конца своих дней убирать за слонами навоз. А ты, Асал, сам должен решить, к которым из них будешь относиться.
Асал кивнул, затем спустился по лестнице на землю и приблизился к громадному слону-самцу, стоявшему в каких-то двадцати шагах от помоста. Не раздумывая, он наклонился и зачерпнул полные пригоршни навоза. Темная масса в его ладонях была еще теплой. Вокруг лица надоедливо вились мухи, а в ушах эхом отдавался смех По Рейма.
И все же Асал радовался. Его план сработал. Он все еще был жив. И к тому же по завершении этого дня он отмоется в реке, проведает своих людей, раненных во время сражения, затем решит, когда и как умрет По Рейм, после чего отправится к Воисанне.
Он представлял себе ее лицо, вспоминал пухлые губы, жар ее тела. Ради нее он с радостью убирал бы и за тысячей слонов. Он сгребал навоз так, будто был рожден для этого. Единственным страшным наказанием, которое Индраварман мог придумать, было отобрать ее у него, а чтобы этого не произошло, ему просто нужно перехитрить короля.
Ему нужно бежать.
Поскольку чамский стражник вряд ли последовал бы за ними в ров, Воисанна сбросила свою юбку и, прикрыв ладонью сокровенное место, шагнула вслед за Тидой в темную воду. Держа в одной руке юбку, она стала заходить глубже, чувствуя, как вода поднимается до щиколоток, потом до колен, затем до живота. День был пасмурным и прохладным, поэтому людей во рву было не так много, как обычно во время сухого сезона. И все же дети гонялись здесь за водяными жуками, воины промывали свои раны, женщины мыли свое тело и волосы, стирали одежду для своих близких.
На другом берегу рва группа кхмеров собралась, как догадывалась Воисанна, чтобы посмотреть бой петухов или кабанов. Позади этих мужчин, за дорогой, раскинулась базарная площадь, на которой стояло множество торговых лавок и толпились сотни покупателей. Время от времени эту картину заслоняли проходящие по дороге слоны, тянущие повозку или везущие нескольких чамских воинов на спинах. Из-под ног могучих животных поднимались тучи пыли, висевшей, словно облако, над всем и всеми. Воисанне показалось, что слонов было больше, чем обычно, и она удивилась: к чему бы это?
За храмовым рвом высился Ангкор-Ват. Отойдя немного назад, на свободное пространство, Воисанна подняла глаза на храм, закрывавший собой весь горизонт на западе. Она не могла оторвать взгляд от вздымающихся в небо центральных башен, идеально симметричных, и думала о том, кто все это придумал. Она не могла представить, чтобы человеку явилось такое вдохновение, и радовалась, что Ангкор-Ват не только задевает за живое ее, но и заставил Асала задуматься о смысле нашествия чамов. Вероятно, были и другие чамы, думавшие, как и он, — что создателей такого чуда нужно чествовать, а не порабощать.
Несмотря на то что Воисанна попрощалась с Асалом этим утром, ей казалось, что они не виделись уже много дней. Она скучала по нему даже больше, чем ожидала от себя, чувствуя в его отсутствие странную пустоту, как будто он жил в ее сердце и вдруг ушел. Воспоминаний о том, как они вместе смеялись, разговаривали, занимались любовью, было для нее недостаточно. Ей было необходимо, чтобы он присутствовал в ее мире явно и немедленно, и все ее мысли были направлены на то, когда и как они могли бы вновь оказаться вместе.
Когда Тида наконец добралась до того места, где не было купающихся кхмеров или чамов, она повернулась к Воисанне и обняла ее. Воисанна, стоя по плечи в воде и крепко прижав подругу к себе, гладила ее по затылку.
— Прости меня, что бросила тебя, когда напали сиамцы, — тихо сказала она. — Но я не могла там оставаться, я должна была уйти.
— Не извиняйся. Ты сделала то, что должна была сделать я.
— Но друзей не бросают. Я думала о себе, тогда как должна была подумать о тебе.
Тида покачала головой и, отойдя на шаг, начала полоскать свою юбку.
— Индраварман нашел меня, когда я пряталась, и… высмеял меня.
— Почему?
— Потому что я вскрикнула, когда увидела его. Он весь был забрызган кровью. Его лицо… оно было безумным. Я испугалась и вскрикнула.
— А он посчитал, что это забавно?
Тида кивнула:
— Он смеется надо мной, потому что я слабая. Потому что я плачу. Думаю, он получает удовольствие, видя мое смятение.