— И в такой момент твои люди бросили тебя, — сказал он, указывая на чамов, прыгавших за борт и уплывающих подальше. — А настоящих королей люди не бросают.
— Ты слаб, Джаявар. И всегда будешь слаб.
Джаявар покачал головой:
— Я не пойду войной ни на одно королевство, если только оно само не нападет на нас. Возможно, это делает меня слабым в твоих глазах. Но мне все равно. Мой народ будет свободным. А твое правление в Ангкоре будет вспоминаться, как облако пыли на бескрайней синеве неба, и только.
— Мы все пылинки, Джаявар. И боги передувают нас с места на место.
— Если бы ты оставил моих детей в живых, я бы пощадил тебя. И дал бы возможность богам передувать тебя туда, куда им вздумается.
— Твои дети должны были умереть. И ты сам это знаешь.
— Ничего я не знаю, — отозвался Джаявар, закусив губу, и перед его глазами возникли родные лица. — Но они вернулись ко мне, я их чувствую сейчас. Я их ощущаю. А ты к кому отправишься, когда умрешь, человек-пылинка?
Джаявар повернулся к стоявшим рядом кхмерским воинам, окровавленным и уставшим.
— Заберите у него то, что он отобрал у вас.
Кхмеры накинулись на Индравармана, и тот закричал. Он просил о помощи, которая не приходила, а затем молил о пощаде, которой для него не было. В самом конце, когда он мог лишь жалобно стонать, его подняли на руки, чтобы показать чамам, что их король побежден. После этого воины швырнули его в озеро.
Кхмеры, собравшиеся вокруг Джаявара, начали бурно радоваться, ускорив этим окончание битвы. Несколько вражеских командиров на других лодках попытались сплотить оставшихся в живых, но среди них не нашлось такого предводителя, как Индраварман, достаточно авторитетного и уважаемого, который смог бы взять командование на себя. Чамы начали массово прыгать в воду и плыть к лодкам своих соотечественников. Кхмеры давали им уйти, они начали праздновать победу, торжествующе кричали и размахивали флагами. Чамских командиров убивали, не слушая оправданий.
У Джаявара от усталости подгибались колени. Но он заставил себя стоять и теперь обеспокоенно смотрел по сторонам в поисках Аджадеви, единственного человека, который был в состоянии сделать радость победы полной, а саму победу — окончательной.
Боль в груди Сории пошла на убыль, несмотря на то, что перед глазами все расплывалось и свет начал меркнуть. До нее донеслись радостные крики — эхо их победы. Прак держал ее голову у себя на коленях и осторожно укачивал ее, стараясь не шевелить все еще торчащую из ее груди стрелу. Он сказал ей, что чамы отступают. Он плакал, обвиняя себя в том, что ее ранили, потому что, если бы он мог видеть, то наверняка предупредил бы ее об опасности.
— Ты видел… всю свою жизнь, — прошептала она, беря его за руку; тело ее было немощно, но сознание оставалось ясным.
— Но эта стрела… Она должна была попасть в меня. Я…
— Матери… должны умирать раньше своих сыновей.
— Почему?
Она вспомнила, как произвела его на свет, как держала его, прижимая к себе, как улыбалась, когда он жадно сосал ее грудь.
— Потому что мои мечты, мои надежды… они остаются с тобой.
— Нам не нужно было отправляться сюда. Вибол был неправ.
— Нет. Мы все сделали правильно. Мы теперь свободны. А я… я бы обменяла свою жизнь на вашу свободу.
— Я бы не смог.
— Когда-нибудь… когда ты станешь отцом… ты поймешь меня. Ты бы на моем месте сделал то же самое. — Она попыталась пошевелиться у него на коленях и подумала о том, что она много ночей держала его так, как он держит ее сейчас. — Я всегда была бедной, сынок, — прошептала она. — Но ты дал мне возможность почувствовать себя очень богатой.
Его слезы капали ей на лицо.
— Тебе нужно беречь силы. Скоро здесь появятся Вибол и отец. Они найдут нас.
— Я знаю. Они живы. Скажи им… что я их люблю.
— Скажи им это сама. Пожалуйста!
В горле у нее как будто что-то застряло, и ей вдруг стало трудно набрать в легкие достаточное количество воздуха. Она потянулась к его лицу, провела пальцами по знакомым чертам, узнавая в нем себя и Борана.
— Смерть… должна быть печальна. Но когда я вижу тебя… я счастлива.
— Мама, пожалуйста, не умирай! Ты не можешь умереть!
— Мой замечательный мальчик. Мой сынок. Как я горжусь тобой!
Наклонившись к ней и прижимая ее к себе, он уже плакал в открытую, и его всхлипывания перемежались с криками радости, доносившимися издалека.
— А я горжусь тобой, — сказал он.
Она улыбнулась; ей нужно было отдохнуть, потому что дышать становилось труднее, а мысли путались. Она увидела себя девочкой, которая бежит по джунглям, гонясь за кем-то. Как же быстро пролетела ее жизнь! Как далеко завело ее это жизненное путешествие! Действительно ли пришла пора ей отправиться к тем, кто ушел до нее?
— Я еще вернусь… ко всем вам, — прошептала она.
— Как… как мы тебя узнаем? Как ты будешь выглядеть?
— А ты прислушивайся.
— К чему?
— К разным звукам… которые кажутся тебе самыми знакомыми и приятными. И играй на своей флейте. Чтобы я тебя услышала.
Он снова обнял ее, и по ее щекам покатились его слезы.
Некоторое время она еще могла видеть его, но потом его облик начал блекнуть. Она прошептала его имя, потом имя Вибола и Борана и представила себе их красивые лица, чтобы потом смогла найти обратную дорогу к ним.
Ее путешествие началось.
Схватившись за широкую доску, плававшую недалеко от неповрежденной лодки, Воисанна и Асал с сомнением и недоверием смотрели на то, как чамская армия отступает. На соседней лодке кхмеры и сиамцы уже праздновали победу. Кто-то обнимался, а другие, побросав оружие, прыгали в воду, чтобы искупаться.