Смех наверху то затихал, то слышался вновь, как порывы ветра. Вибол стал притягивать их лодку к лестнице, но Боран ухватился за другую сваю, мешая сделать это. Он мотал головой, молча, глазами умоляя сына отступить. Сория оставила свое место на корме, перелезла через гору сушеной рыбы и положила руки Виболу на плечи. Притянув его к себе, она что-то шепнула ему на ухо.
Чамы перестали смеяться. Было слышно, как они ходят по комнате.
Сория по-прежнему о чем-то тихо просила сына, прижавшись лбом к его лбу. Вначале он лишь крепче схватился за сваю, но она продолжала убеждать его, и в конце концов решимость его стала слабеть. Наконец он сдался. Боран отгреб назад, увозя их подальше от чамов. Гребки его были беззвучными, мощными и размеренными. Любое касание сваи могло выдать их, поэтому он двигался очень аккуратно, искусно маневрируя под соседней хижиной, а затем под следующей.
На лестнице внезапно появились ноги, и Боран замер. Когда чамы начали спускаться, лодка продолжала двигаться по инерции. Чамов было трое, и хотя оружия при них не было, по их мускулистым телам было понятно, что это воины. Они не торопясь сели в свою лодку. Должно быть, они выпили немало рисового вина, потому что продолжали время от времени хохотать, а движения их были неуклюжими. Испытывая позыв к рвоте, один из них перегнулся через борт лодки, тем самым подав пример другим, которые повторили его действия.
Пока чамы уплывали, Боран думал о том, чтобы развернуться и атаковать их. Возможно, пришло время Виболу окропить лезвие секиры кровью чамов. Однако пьяные враги все же могли быть бесстрашными и опасными. К тому же чамы, скорее всего, имели навыки убивать. А Вибол был сильным, но не имел бойцовского опыта. Прак, с его слабым зрением, мало что смог бы сделать. А если они потерпят поражение, Сория будет изнасилована.
Боран греб назад, увеличивая расстояние между своей семьей и чамами. Вражеские солдаты направлялись в сторону громадного чамского лагеря. С каждым ударом весла они становились все меньше и меньше, пока не превратились в маленькие точки на горизонте. Боран наконец прекратил грести и позволил их лодке ткнуться в сваи обветшалой хижины.
— Если ты еще раз когда-нибудь так поступишь, Вибол…
— Ты — трус, — перебил отца Вибол, повернувшись к нему лицом. — Ты самый настоящий трус! Они были пьяны, и мы могли убить их!
— Мы приплыли, чтобы следить за ними, а не убивать! А это значит найти по-настоящему большую рыбу, а не потрошить всякую мелочь.
— Значит, мы приплыли с неправильной целью! Как ты этого не понимаешь?! Они напали на нас! Они убили наших друзей!
Прак положил ладонь на руку брата.
— Если мы изучим их, если будем знать о них все, благодаря этой информации будут убиты тысячи врагов. Мы сможем привести сюда наших братьев. И тогда мы им отомстим.
— Значит, теперь и ты против меня? Трое на одного?
— Я с тобой, Вибол. И я всегда был с тобой.
Вибол сбросил руку Прака.
— Они убили ее просто так, без всякой причины. Они… они сделали с ней всякие плохие вещи. И если вы боитесь мстить им за это, тогда я буду делать это сам. Вы слышите меня? Я сам сделаю то, что должно быть сделано!
— Я помогу тебе, Вибол, — отозвался Прак. — Помогу. Только дай мне время. Дай мне…
— Нет!
Сория начала было говорить, но умолкла и взяла сына за руки.
— Оставь меня! — крикнул он.
— Я люблю тебя.
— Если бы ты меня любила, мама, если бы любила по-настоящему, тогда ты отпустила бы меня. Я бы нашел себе лодку и преследовал бы тех чамов.
— Ты просишь о невозможном.
Он отвернулся от нее.
— Тогда ты меня не любишь. Потому что не даешь того, что мне необходимо.
Сверху посыпались листья и сучья, сбитые обезьянами, гоняющимися друг за другом, прыгая с ветки на ветку. Хотя порой обезьяны срывались, пролетали несколько футов вниз, схватившись за слишком тонкую ветку, и казалось, что они вот-вот разобьются, ни одна из этих коричневых теней на землю с кроны деревьев так и не свалилась. За долгие годы наблюдения за этими игривыми существами Аджадеви лишь раз стала свидетелем такого случая. Конечно, ей попадались иногда раненые обезьяны, однако большинство этих ран было от когтей и клыков. Иногда обезьян настолько возбуждали их выходки, что они начинали ожесточенно драться между собой на верхушках деревьев.
Как обычно, Аджадеви ехала в середине цепочки воинов. Она поговорила на ходу с молодым воином, который, похоже, испытывал благоговейный страх перед ее мужем, но, устав от его льстивых высказываний, позволила своей лошади отстать. В течение последующих нескольких дней пути Джаявар стал больше общаться со своими людьми, и Аджадеви уже не видела необходимости поднимать их дух. Джаявар на ходу разговаривал со своими командирами, строил с ними планы, старясь наполнить их уверенностью. Аджадеви всегда находила такие разговоры скучными, она вела их только в силу необходимости и предпочитала говорить с Джаяваром, изучать джунгли или молиться.
Чуть раньше в этот день они наткнулись на разрушенный и опустошенный храм, украшенный фигурками десятков танцующих женщин, вырезанных в камне. В руках аспары, эти веселые небесные танцовщицы, держали цветы и музыкальные инструменты. Возле храма росли большие фиговые деревья, и их корни оплели все каменные стены и башни. Аджадеви была уверена, что прошло уже немало десятилетий с тех пор, как люди перестали ухаживать за этим священным местом. Пока она рассматривала лабиринты древнего строения, в памяти всплыли воспоминания о далеком времени и далеком месте, и у нее возникла идея, которой она решила поделиться с Джаяваром.