Танцующая на лепестках лотоса - Страница 38

— Мы пойдем в Кбал Спин, Джаявар. А оттуда начнем все заново.

* * *

Пламя шести свечей, освещавших комнату Асала, слегка подрагивало из-за легкого сквозняка, тянувшегося из-под двери. Раб унес посуду после обеда, и сейчас Асал сидел на циновке из тростника и потягивал рисовое вино через тонкую бамбуковую трубочку. Хотя его родители были бедными, они тоже готовили дома вино и при случае давали ему его попробовать.

Асал улыбнулся этому воспоминанию и посмотрел на Воисанну. По непонятной для него причине сегодня ее красота казалась ему более яркой, чем обычно. Ему хотелось прикасаться к ней, целовать все ее тело. Но вместо этого он лишь снова глотнул вина и задался вопросом, когда же она заговорит. За дверью послышались мужские голоса, пели что-то монотонное под аккомпанемент барабанов.

— Священники действительно умерли? — спросила она; стук барабанов тревожил ее, и ей нужно было чем-то приглушить этот грохот.

— Да.

— Как это было?

— Быстро и безболезненно.

Она кивнула и поправила серебряный браслет, прилипший к ее влажной коже.

— Индраварман приказал мне перебраться на новое место.

— Вот как?

— Его люди… не смогли найти Тиду. Поэтому он переводит нас обеих, а также кое-кого из других женщин в отдельный дом у храмового рва. У нас будет там своя стража, и мы не сможем никуда отлучаться, только чтобы искупаться или если кого-то из нас вызовут. Мы теперь пленницы.

— Мне жаль.

— Почему вы пришли сюда? Почему вы напали на нас?

Асал и сам задавался этим вопросом.

— В природе мужчин вести войны, — ответил он и предложил ей бутыль с вином и бамбуковую трубочку, которые она взяла. — Чамы. Кхмеры. Сиамцы. Мы все воюем.

— Возможно, будь вы женщинами, которые создают новую жизнь, вы бы не торопились отбирать ее у кого-либо другого.

— Это все…

— Сколько человек ты убил? Сколько кхмеров?

Он отвел глаза: ее красота больше не зачаровывала его.

— Если бы я не убивал, я был бы жалким нищим. И у моих неродившихся еще детей не было бы будущего.

— Почему?

— Потому что сражаться — это все, что я когда-либо умел делать. Это самый надежный путь к лучшей жизни для моей семьи, которая у меня может быть.

— Ты способен на большее. Твой ум столь же могучий, как и твое тело.

— Индраварман бы… — Асал запнулся и с такой силой сжал челюсти, что на скулах заиграли желваки. — Мое положение определено, — наконец закончил он.

— Мое положение тоже было определено — пока не пришли вы. Точно так же, как положение моего отца, моей матери, моего возлюбленного. — Она глотнула вина. — Но вы, чамы, вы изменили все. Вы подкрались к нам, как свора трусов, и изменили всю нашу жизнь.

— Мы воюем с вами очень давно. Кхмеры нападали на чамов, а мы напали на вас. Вы сжигали наши города, уводили в рабство жителей нашей страны. Я сам видел стрелы кхмеров в спинах моих соотечественников — в спинах женщин и детей.

Воисанна покачала головой:

— Но мы хотели мира! А Индраварман хуже любого кхмерского короля. Он просто вор и убийца.

— Многие чамы совсем другие.

— Многие? Ты — может быть, но только не твои соотечественники.

— О людях нельзя судить по их правителям.

Она усмехнулась:

— Нет, можно. Поскольку ваш король берет то, что хочет, он и убивает того, кого считает нужным. А если вы следуете его примеру, вы ничем не лучше его. Ты, возможно, и благородный человек, но, являясь инструментом в его руках, ты оказываешься инструментом зла, и удел твой — быть ненавидимым и презираемым.

В дверь постучала служанка, но Асал отослал ее. Он не боялся мужчин или стальных клинков, но слова Воисанны потрясли его. Да, он убивал, но делал это по необходимости. Если бы он не научился хорошо драться, его самого убили бы уже давным-давно. А эта кхмерская женщина не понимает, что руководит им, не осознает, что он всего лишь хочет для себя другой судьбы.

— Дом твоего отца был неподалеку отсюда? — тихо спросил он.

— А что?

— Я мог бы пройти мимо него и посмотреть, кто там сейчас. Может быть, кто-то из твоих близких все-таки жив.

Воисанна застыла, а потом сказала:

— Но… я ведь сама видела, что их всех убили. Их больше нет.

— В пылу битвы и глаза, и воспоминания могут обманывать. Со мной такое случалось множество раз. В бою человека охватывает страх, способный вытворять с сознанием очень странные вещи.

— Правда?

— Я мог бы посмотреть, — настаивал он. — Мог бы расспросить.

— И ты сделал бы это… для меня?

— Конечно.

— Но…

— Я хочу помочь тебе.

Она низко поклонилась, а затем торопливо объяснила ему, где находится ее дом, и описала членов своей семьи. Он никогда не видел ее такой возбужденной, и ее воодушевление оказалось заразительным. Хотя для него было весьма рискованно давать такие обещания, он внезапно забыл о шпионах Индравармана и его подозрительности.

— Только это может произойти не завтра, — сказал он, — и даже не послезавтра. Но я обязательно разыщу твой дом. И стану твоими глазами и ушами.

Она снова отвесила ему поклон, глубокий и долгий.

— Прости меня… за то, что набросилась на тебя, что была такой слабой, когда ты был таким сильным.

— Тебе не нужно…

— Я ведь только и делала, что оскорбляла и обижала тебя.

— Это верно. И, хочу заметить, преуспела в этом. Но, к счастью для тебя, я хорошо знаю, как боль влияет на восприятие. Тогда даже воздух, которым дышишь, становится горьким.

— Ты вовсе не похож на чамского убийцу. Прошу тебя, прости меня.