Танцующая на лепестках лотоса - Страница 52

По мере приближения к королевскому дворцу на улицах стало встречаться все больше и больше прохожих. Она шла необычно быстро для женщины, задевая встречных людей, но ей не было до них дела. Снова и снова она вспоминала Чаю, режущую овощи, и каждое такое воспоминание еще больше поднимало ей настроение и воодушевляло ее.

Воисанна замедлила шаг только в самый последний момент, уже входя в суетливый и шумный королевский дворец. Опустив голову, она стерла радость со своего лица и медленно двинулась вперед. Широкие коридоры дворца были заполнены наложницами, слугами, воинами, чиновниками и рабами. Здесь находились и чамы, и кхмеры, хотя оружие было только у первых из них.

Воисанна приближалась к крылу дворца, где жили военачальники. Здесь было спокойно, и, проходя одну дверь за другой, она вскоре оказалась перед комнатой Асала. На ее стук никто не ответил, и она деликатно позвала его по имени. Когда и это тоже осталось без ответа, она открыла дверь и зашла внутрь.

В комнате было так чисто и прибрано, что казалось, будто здесь никто не жил уже много лет. Воисанна заметила немногочисленные пожитки Асала. К ее удивлению, щит его стоял у дальней стены. Все еще захваченная мыслью о встрече со своей сестрой, она понимала, что должна скоро возвращаться к себе. Она сказала своим стражникам, что идет купаться и если ее не будет слишком долго, они заподозрят неладное.

Только уже направившись к двери, Воисанна вдруг поняла, в каком положении оказался Асал и какому риску он подвергался, помогая ей. Отправиться на поиски ее сестры было его идеей, и именно он вновь раздул в ней угасающее пламя жизни. Надежда и радостные ожидания, которые она сейчас испытывала, были связаны с ним. А она ничего не дала ему взамен, даже не попыталась отплатить ему за его помощь и щедрость души.

Внезапно Воисанне захотелось оставить тут что-то для него — в знак своей признательности. Но любой знак — будь то цветок или письмо — мог быть обнаружен и в дальнейшем использован против него. Взгляд ее вновь упал на его щит. Она несколько раз видела, как Асал любовно подтягивал его ремень, испытывал его прочность, и знала, что этот щит был практически частью его самого. Записку можно спрятать в щель на щите, где только он один сможет найти ее.

На помосте лежал белый мел и различные кусочки тонко выделанной кожи. Она взяла маленький лоскуток, мысленно благодаря отца, который позволял ей смотреть, как он пишет, а потом и самой попробовать себя в письме. Она хотела сказать Асалу очень многое, но драгоценного места было мало. Ее мелок аккуратно двинулся по коже.

Молю богов, чтобы этот щит никогда не подвел тебя и чтобы однажды, в один из лучших дней своей жизни, ты повесил его на стену, испытав при этом такое же умиротворение и радость, какие ты подарил мне.

Воисанна свернула кусочек кожи с посланием и вложила его с внутренней стороны щита в узкую щель между металлической окантовкой и тиковой древесиной. Затем она вновь прислонила щит к стене; ей казалось, что теперь он стоит там более горделиво и величаво.

Она улыбнулась, довольная тем, что написала эти слова. Ее снова охватили мысли о сестре. Воисанна вышла из комнаты и пошла прочь, не догадываясь о множестве снующих поблизости врагов и захваченная мыслью об ожидании скорого воссоединения с единственным на свете родным ей человеком.

* * *

Вибол молча лежал у огня. Голова его покоилась на коленях у Сории, и она нежно гладила его лоб, избегая прикасаться к порезам и опухшим местам вокруг глаз. Лаская его, она напевала песню, которую пела ему, когда он был маленьким. Время от времени она клала ему на язык маленький кусочек медовых сот. В двадцати шагах от них, на берегу Великого озера Боран и Прак следили, не приближаются ли чамы. Прак тихонько играл на флейте, и эта нежная мелодия казалась звуками окружающей их природы.

Боран греб до рассвета, стараясь увезти свою семью от лагеря чамов как можно дальше. Чтобы как-то поднять Виболу настроение, они по очереди рассказывали ему разные истории из его детства. Боран вспоминал о первых попытках Вибола ловить рыбу, а Сория — о том, как он любил грызть ей пальцы, когда у него резались зубы и от этого чесались десны. Прак припомнил много их совместных приключений: он с улыбкой поведал о том, как однажды дикий кабан, на которого они вдвоем охотились, загнал их в реку.

Однако Вибол никак не реагировал ни на один из этих рассказов, и Боран просто продолжал грести, благодаря богов за то, что его сын хотя бы остался жив. От шершавой рукоятки весла ладони покрылись волдырями, но он не останавливался, слушая, как Прак играет на флейте, а Сория рассказывает их сыну разные истории — он не мог припомнить, когда его жена в последний раз столько говорила.

Теперь Боран и Прак стояли на берегу, а Сория склонилась над Виболом, следя за тем, чтобы ему не было слишком жарко или слишком холодно у костра. Его избитое лицо было даже трудно узнать, и она закусывала губу, чтобы не расплакаться. Она никогда не понимала природы человеческой ненависти, но сейчас, стараясь утешить Вибола, представляла себе, что могла бы сделать с теми людьми, которые причинили ее ребенку такие страдания.

«Однако моя ненависть не поможет ему», — думала она, гладя его лоб.

Заметив, что ее травяные примочки, которые она прикладывала к его ранам, необходимо обновить, Сория протянула руку к большому листу, на котором лежала горка нарезанных лекарственных растений. Продолжая напевать, она тщательно перетирала эту смесь пальцами, прежде чем нанести ее на места рассечений, которые она до этого зашила. От ее прикосновений он вздрагивал, словно продолжая пугаться кулаков и ножей чамов.