— Я должен был прийти, — ответил Бона. — Когда я увидел, как вы выходите из лагеря… я просто понял, что должен прийти.
На расстоянии половины дня пути, к югу от места засады Воисанна шла вслед за Асалом по звериной тропе. Большую часть утра они молчали, а он все время держал наготове саблю. Он молился за своих людей, которые бились с сиамцами, думал, как объяснит свое бегство королю, и постоянно вглядывался в джунгли в поисках возможной опасности.
Но сиамцев со времени нападения они больше не видели и не слышали, так что в конце концов Асал вложил саблю в ножны и начал негромко задавать Воисанне вопросы. Он расспрашивал девушку о ее семье, о ее мечтах и верованиях. В отличие от большинства знакомых ей мужчин, он не пытался, выслушав ее ответ, долго разглагольствовать, похваляясь своим жизненным опытом. Скорее ее ответы побуждали его задавать еще более сложные и волнующие вопросы. Он интересовался, о чем она думает, о чем спрашивает себя в ночной тиши.
В паузах между его расспросами Воисанна думала о том, что он вернулся за ней, бросив своих людей ради ее спасения. Если бы не он, ее участь была бы ужасной; скорее всего тот сиамский воин убил бы ее. Тогда она уже чувствовала дыхание смерти, и только спасшись, она поняла, насколько ей хочется жить. Хотя Воисанна верила в реинкарнацию, она страстно хотела познать радости своего теперешнего существования в образе молодой женщины, которая уже видела все самое страшное, что только может произойти в жизни.
— Почему ты пришел за мной? — тихо спросила она.
— Соскучился по твоим оскорблениям. Уж больно давно ты в последний раз называла меня собакой или трусливым чамом.
— Нет, я серьезно. Скажи мне, почему ты это сделал?
Он отодвинул нависший над тропой стебель бамбука; со лба его капал пот.
— Потому что, моя госпожа, во время боя я мог думать только о тебе.
Лицо ее расцвело в улыбке.
— И что ты думал обо мне?
— Я не мог вынести мысль, что тебе могут причинить вред.
— Но такое уже случалось со мной раньше.
— Но тогда рядом с тобой не было меня.
Она кивнула и в этот момент заметила отпечатки звериных лап в засохшей грязи. Хотя она и не умела охотиться, но догадалась, что следы эти принадлежат тигру.
— Там, в Ангкоре, — сказала она, — я готовила для тебя подарок.
— Правда?
— Да, это было ожерелье. Я украсила его кусочком нефрита. И все для того, мой господин, чтобы показать, как я к тебе отношусь.
— Мой господин?
— Ну, если я для тебя госпожа, то ты — мой господин.
Улыбнувшись, он повернулся и широким жестом обвел подступавшие к ним со всех сторон джунгли.
— И мы с тобой правим всем этим королевством? Этими растениями и животными?
— Да, мой господин. Это наши владения. Правда, наши подданные разбегаются от нас врассыпную.
Он рассмеялся, и этот смех удивил ее. Он был глубоким и гортанным, она никогда раньше не слышала, чтобы он смеялся.
— А как же наши троны? — спросил он.
— Пойдем, — ответила она, взяв его за руку. — Я тебе сейчас покажу.
— Сделай милость.
Она улыбнулась и повела его за собой, чувствуя необыкновенную легкость в ногах. Сначала Воисанна просто шла, но потом, устав от предосторожностей, она, продолжая держать его за пальцы, побежала по тропе. Он снова засмеялся, и она побежала еще быстрее, не обращая внимания на ветки, хлеставшие их по рукам, и тревожные крики обезьян над головой. Она бежала, как в детстве, — не с целью побыстрее попасть из одного места в другое, а чтобы ощутить радость движения, почувствовать бьющий в лицо ветер. Кусты по бокам расплывались, под ногами мелькали корни деревьев, а она все бежала, чтобы он увидел ее силу, чтобы понял, что она не боится неизвестности. Она все бежала и бежала, с фонтанами брызг перескакивая ручьи и не отпуская его руку. Ее переполняли радость, восторг, и было непонятно, происходило это из-за того, что она жива, или же потому, что они с ним остались наедине. Они уже оставались одни в его комнате, но от этой уединенности в джунглях веяло свободой и очищением. Никто не следил за ними, никто их не слышал. Они действительно были королем и королевой в этих бесподобных владениях.
От быстрого бега грудь ее тяжело вздымалась, на плечах блестел пот. Замедлив шаг, она пошла по ручью, который вел к глубокой заводи под большим баньяном. Отпустив наконец руку Асала, она бросилась в воду и нырнула. Прохладная вода наполняла тело энергией. Она позвала к себе Асала и весело захохотала, когда он ринулся было к ней, но затем вспомнил о своей сабле и быстро вернулся на берег, чтобы отцепить ее и прислонить к большому камню. Вскоре он был уже рядом. Она брызнула в него водой, попыталась уклониться от его немедленного ответа, а затем внезапно оказалась в его объятиях.
То, что произошло потом, удивило ее саму: она, не задумываясь, подалась вперед, стерла брызги с его лица и поцеловала его. Губы у него были мягкими, но она не замечала этого, как не чувствовала прикосновения воды, омывавшей ее грудь, или лучика света, ласкавшего ее плечо. Вообще ничего не чувствуя, кроме обжигающего желания, она притянула его к себе. Он приподнял ее, они оплели друг друга руками, ее груди крепко прижались к его груди. Ноги ее оторвались от песчаного дна, она стала невесомой. Склонившись к нему, она целовала его так же, как только что бежала, — в радостном возбуждении, с восторгом, рожденным надеждой. Он был единственным, что сейчас имело для нее значение, поскольку в нем она нашла то ощущение единения, которое некоторые люди называют любовью.