Разъяренный Индраварман с силой ударил свою лошадь по крестцу открытой ладонью. Животное, раненное саблей, раздуло ноздри и лишь очень ненадолго ускорило шаг. Индраварман подозвал к себе По Рейма, вспомнив, как тот простым тычком копья вывел из строя сиамского командира. Позже этот сиамец сломался под пытками ассасина и умолял даровать ему жизнь, рассказав во всех подробностях о предложении Джаявара. Этот человек продался за золото, и, когда По Рейм наконец закончил с ним, Индраварман лично сунул ему в горло монету, а потом смотрел, как тот, задыхаясь, умирал.
Тропа была достаточно широкой, чтобы По Рейм смог догнать его, и вскоре их лошади уже ехали рядом.
— Вы звали меня, о великий король?
— Почему меня окружают такие слабаки?
— Я не…
— Джаявар, обещая золото, которого у него нет, привлек на свою сторону сиамцев, тут же слетевшихся сюда, как стая мух на падаль. А мои люди, едва завидев врага, бросились наутек, словно дети!
По Рейм про себя ухмыльнулся, но ничего не ответил.
— Где Асал? — требовательным тоном спросил Индраварман и снова ударил лошадь, чтобы отъехать подальше от своих людей. — Почему его позиция была смята?
— Его женщина сбежала, король королей. Люди говорят, что он пришел за ней еще до того, как начался настоящий бой.
Индраварман выругался, вспомнив, как Асал беспокоился по поводу своих пропавших разведчиков.
— Если он бросил свой пост и если то, что ты слышал, подтвердится, он умрет на костре. Трусов всегда лучше убивать огнем.
— А его шлюха?
— Она умрет вместе с ним.
— Что ж… подходящая участь.
— А ты хотел бы получить их в свои руки, чтобы сделать с ними то, что хочется тебе?
По Рейм кивнул:
— Я бы, о великий король, предпочел смотреть им в глаза, когда они будут умирать. А огонь будет держать меня на расстоянии.
— Но почему? Почему тебя так интересует чужая смерть?
— Потому что, умирая на твоих руках, человек отдает тебе свою душу.
— Так ты забираешь чужие души, По Рейм? Считаешь себя Богом?
— Я…
— Думаешь, и мою душу можешь забрать?
— Ваша душа, король королей, будет существовать вечно.
В рот Индраварману попала пыль, и он сплюнул.
— Я презираю джунгли, По Рейм. Ты, похоже, получаешь удовольствие, прячась в зарослях, но я и презираю и ненавижу их. Я бы предпочел открытое поле битвы, где мог бы видеть своих врагов.
— Джунгли хороши для крестьян, мой король. Что же касается ваших врагов, позвольте мне убить их, прежде чем они смогут еще раз вас огорчить.
— Ты говоришь об Асале?
Сквозь кроны деревьев над головой пробился солнечный луч и упал на лицо По Рейма. Он поднял руку, прикрывая глаза от солнца.
— Этот любитель кхмерок сбежал, когда был крайне необходим вам, когда ваша жизнь была в опасности. Мне доложили, что он так и не вынул саблю из ножен.
— Но до последнего времени все его советы были весьма ценными, По Рейм. Ведь это он посоветовал мне подойти к Ангкору на лодках, это он вел моих лучших людей от победы к победе.
— И где же он теперь, мой король?
— С этой кхмеркой, — ответил Индраварман. — И поэтому она должна умереть. Но вот он пусть немного поживет. Он мне еще нужен. Я хочу получить Джаявара живым, и Асал может стать тем человеком, который приведет его ко мне.
— Я бы…
— Мы уже потеряли четыре сотни бойцов, По Рейм. Завтра, когда мы вернемся в Ангкор, выбери четыреста самых подходящих кхмеров и всех, кого только сможешь найти. Поставь их во внутреннем дворе храма, пусть наши люди потренируются на них в метании копья и стрельбе из лука. И там ты можешь собрать столько душ, сколько захочешь.
По Рейм прищелкнул языком.
— А что потом? Должен ли я искать этого труса?
— Нет. Потому что он вернется, как всякий преданный хозяину пес. Если его объяснение по поводу своего отсутствия меня удовлетворит, он останется жить. И не потому, что я такой милостивый, а потому, что его ум острый, как стальной клинок. И пока что мне просто необходимо иметь при себе несколько светлых голов.
— Но как только фальшивый король…
— Я уже говорил тебе: когда Джаявар будет моим, Асал станет твоим.
— Благодарю вас, о великий король.
— Так что молись своим богам. Молись себе самому, По Рейм, чтобы все это закончилось побыстрее. Потому что терпение мое на исходе. Оно уже покидало меня ранее, а когда это происходит, сознание мое затуманивается, я забываю о великодушии и люди вокруг меня начинают умирать.
Костер был маленьким, слабое пламя колыхалось от малейшего дуновения ветерка, отгоняя темноту ночи лишь на несколько шагов. Асал развел его не для того, чтобы греться, поскольку было очень тепло, а чтобы держать на расстоянии москитов. Он и Воисанна отдыхали у ручья под выступающим из известнякового склона козырьком. Эта полупещера была достаточно глубокой, чтобы они могли улечься в ней, и только ноги их высовывались наружу. По другую сторону костра он установил щит из бамбука, скрывавший огонь. Чтобы заметить костер, нужно было подойти почти вплотную, а поскольку они с Воисанной давно ушли со звериной тропы, он не очень переживал, что их найдут в этом уединенном месте. Хотя, разумеется, и сабля и щит были у него под рукой.
Асал нарубил листьев папоротника и выстлал ими пол их укрытия — получилось неплохое ложе. Они ели плоды диких фруктовых деревьев и орехи, купались в заводи и установили вокруг своего нового жилища заостренные колья — на случай, если в темноте к их лагерю попробует подойти человек или зверь. С заходом солнца они вместе помолились, попросив у богов милости в большом и малом. Обратившись с просьбой к богам защитить Воисанну, Асал также помолился за своих людей. Он всегда сражался, думая о них, а теперь, впервые в жизни, чувствовал себя так, будто предал их. Он должен был заранее почувствовать опасность, должен был отвести своих людей на позицию, более пригодную для отражения нападения. Но хуже всего то, что он вынужден был бросить их на произвол судьбы, чтобы защитить Воисанну. Его эмоции взяли верх над чувством долга, и, хотя Асал считал божьим благословением то, что ему удалось спасти Воисанну, он горько сожалел, что не мог также спасти многих своих людей — смерть некоторых из них под саблями сиамцев он видел собственными глазами.