Танцующая на лепестках лотоса - Страница 114

114

— Ты помнишь любимую черепаху Прака? — спросила она.

— Немного.

— Когда ему было восемь, отец принес ему черепаху. Мы сделали для нее загон на берегу реки. Каждый день вы с Праком ходили туда играть с ней. Тебе она просто нравилась, а Прак ее любил. Он разговаривал с ней. Кормил ее. Он даже спал с ней один раз. — Сория сделала паузу, чтобы влажной тряпочкой вытереть пот на лице Вибола. — Но однажды кто-то забрался в ее загон. Старый тигр, наверное. В любом случае, это был очень большой и голодный зверь, и он терзал бедную черепаху, пока от нее не остался один только изгрызенный панцирь.

— Это я помню.

— Прак плакал беспрерывно. Мы с отцом успокаивали его, а ты куда-то улизнул. Только что был здесь — и вдруг разом пропал. Отец пошел тебя искать, а я осталась с Праком. Вскоре ты вернулся. Ты поймал другую черепаху, и я никогда не видела на твоем лице более широкой улыбки, чем та, что была у тебя, когда ты отдавал ее брату.

Уголки губ Вибола поползли вверх.

— Я взял одну из сетей отца, чтобы сделать ловушку. В одном месте на солнце грелось несколько черепах, и я накрыл их сетью.

— Ну, что бы ты там ни делал, это сработало, потому что Прак был просто счастлив. И эта черепаха жила у него долго-долго. Как и можно было ожидать, он построил для нее замечательный, надежный загон.

Вибол кивнул и открыл глаза. Сория продолжала вытирать ему лицо, улыбаясь воспоминаниям.

— Я буду держаться подальше от вражеских копий, — сказал он, беря ее за руку. — Обещаю тебе, мама.

Она кивнула и, наклонившись, обняла его.

Он тоже потянулся к ней, и в этот миг время словно повернуло вспять. Он снова был маленьким мальчиком, которому нужно было утешение мамы, родившей его на этот свет и находящей красоту в черепахах, в воспоминаниях, в единстве близких душ.

* * *

Вся дрожа и еле волоча ноги, Тида шла по тускло освещенному коридору королевского дворца. В руках у нее был поднос с самой простой едой — миской риса и чашкой воды. Идти ей было тяжело, и она часто останавливалась, чтобы прислониться к стене и попытаться собраться с силами. Она чувствовала, что что-то сломалось в ней, разбилось вдребезги в то утро, когда Индраварман в приступе гнева избил ее, не сознавая, что делает. Постепенно она пришла в себя после пережитого тогда ужаса, но теперь каждый вдох стал для нее мукой. В рот все время поднималась кровь из горла, вызывая тошноту.

Дойдя до лестницы, она едва не упала, но взяла себя в руки и стала спускаться по деревянным ступеням. В подвале дворца было еще темнее. Ее распухший нос улавливал запахи сырости и разложения. Она закашлялась, и в легких вспыхнула боль. Сцепив зубы, она сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но слезы все равно покатились при мысли о прошлой ночи и о том, что она предала Воисанну. Теперь по следу ее подруги идет погоня, и скоро ее поймают. Не менее ужасным было и то, что человека, который пытался освободить их обеих, во всех отношениях хорошего человека, пытают в камере в подвале. Индраварман многое рассказал ей, прежде чем начал избивать. В ярости из-за ее измены он называл ее всякими непотребными словами. А в конце она просто потеряла сознание.

Нижний уровень дворца использовался под складские помещения. По обе стороны коридора, по которому шла Тида, находились комнаты с оружием, одеждой, тканями, тележками, досками, коврами, шкурами животных, домашней утварью и упакованными пергаментными свитками. Тида раньше здесь никогда не бывала, но знала, что Асал заперт в последней комнате и его охраняет один стражник. Об этом она узнала от Индравармана, который также хвастливо рассказал ей, как кричал Асал во время пыток, удивляясь тому, что какая-то бамбуковая щепка может причинить человеку столько боли.

Тида поставила поднос не небольшой столик у стены и вытерла слезы. Коснувшись лица, она вздрогнула от боли. Снова закашлявшись, она сплюнула на пол кровь и закрыла глаза. Все еще дрожа, подняла поднос и, шаркая ногами, двинулась вперед, боясь, что может в любой момент свалиться. Ей даже хотелось упасть, позволить темноте поглотить ее, но она не могла позволить себе этого — пока что не могла. Сначала нужно было как-то загладить свою вину, если это вообще было возможно.

Тида осознавала, что совершила в жизни много ошибок. Она до сих пор была жива только благодаря своей красоте, которую ее мать называла даром, а сама Тида считала проклятием. Если бы не красота, ее бы, наверное, давно убили бы, еще во время вторжения чамов. И если бы это случилось, она, вероятно, уже возродилась бы в новой жизни, получив силу вместо красоты и надежду вместо страха.

Из-за того, что всю свою жизнь она была слабой, Тида решила умереть, совершив какой-то благородный поступок, чтобы в самый последний момент восполнить свое многолетнее бессилие. Приближаясь к комнате, где держали Асала, она молилась, чтобы боги укрепили ее дух. Тида молилась, чтобы нож, который она держала под подносом, стал смертельным оружием, как она и рассчитывала.

Тида постучала в толстую деревянную дверь и сказала, что ей приказали принести еду узнику. Ей ответил грубый голос, и она сразу же захотела развернуться и убежать. Но тут дверь распахнулась. В десяти шагах от нее Асал, привязанный к столбу, висел на своих путах. Он был избит и весь в крови, и она едва не позвала его по имени, но вовремя сдержалась. Она невнятно поздоровалась со стражником и шагнула внутрь. Он закрыл за ней дверь и запер ее на засов, и тогда она повернулась к нему. Она вся дрожала, и он спросил у нее, в чем дело. Поднос в ее руках накренился, и миска с рисом, упав на пол, разлетелась на осколки. Стражник опустил глаза, и в этот момент Тида со всей силой, на какую была способна, ударила его снизу ножом, попав в горло под подбородком. Из раны хлынула кровь, и она вскрикнула, когда мужчина, схватившись за нож, качнулся назад. Он рухнул на спину и, вытащив из горла нож, стал биться в агонии, стуча ногами в стену. Задыхаясь, он зажимал руками рану, но вскоре глаза его остекленели и он затих.

114