— Ты правда так относишься… ко мне?
— Я отношусь к тебе… как к чему-то такому, что заполняет пустоту внутри меня, согревает в холод и светит в ночи.
Она улыбнулась, продолжая гладить его по ноге.
— Воин-поэт. Я нашла себе воина-поэта.
— Моя госпожа, я в гораздо большей степени воин, чем поэт.
— Тогда я не хочу быть твоим врагом.
Пришел его черед усмехнуться.
— Когда мы вернемся в Ангкор, я найду для нас способ бежать. Но на это может уйти какое-то время. Ты должна быть терпелива и никому не рассказывать о наших планах. Даже своей сестре. Когда наступит час, мы просто придем за ней и заберем с собой.
— А потом мы вместе убежим? К моему народу?
— Да. Мы будем бежать дни и ночи, и я не знаю, куда приведет нас этот путь.
В темноте заухала сова, побудив Воисанну бросить в огонь еще одну ветку.
— Мне кажется, ты должен провести Индравармана, — сказала она. — Если он настолько недоверчив, как ты об этом говоришь, нужно убедить его в том, что его намерен предать кто-то другой. Мы могли бы подговорить Тиду шепнуть ему, что тебе известно о существовании предателя и что у тебя есть план, как выследить его, когда он пойдет на север для встречи с кхмерами.
— Да… такой вариант может сработать. Но будь осторожна, моя госпожа. Очень осторожна. Предательство — это как раз любимый способ Индравармана достигать цели, и если мы начнем сражаться с ним его же оружием, оно вполне может обернуться против нас.
— Тогда, может быть, нам следует просто незаметно выскользнуть ночью и убежать.
— Терпение, моя госпожа. Ты должна иметь терпение, хотя тебе оно совершенно не идет.
Он бросил в костер еще одну ветку, и вновь в небо взметнулись искры.
— Что я действительно должна сделать, так это убежать с тобой, потому что боги, так же как и тебя, обманывали и одаривали меня — мы с тобой не можем упустить этот такой нежданный подарок небес. Второго такого случая может не быть.
— Ты сама — уже подарок, — сказал он, целуя ее в губы. — Подарок, который я вижу, слышу и… что самое приятное… ощущаю.
Откинувшись назад, она легла спиной на листья папоротника и теперь смотрела на него снизу вверх. Он наклонился над ней и снова поцеловал, двигаясь спокойно и неторопливо, как языки пламени в их костре. Он пытался заставлять себя действовать медленно, потому что в прошлый раз они в горячке неистово накинулись друг на друга, и теперь ему хотелось наслаждаться подольше. Боги все-таки благословили его, и ему хотелось воздать должное как им, так и Воисанне. Она заслуживала того, чтобы ее лелеяли и почитали, а он не сделает ни первого, ни второго, если утратит контроль над своим желанием.
Его руки и губы касались ее тела, красноречиво говоря ей о его чувствах. Когда он ласкал ее, никакие слова не были нужны. Хотя сердце его таяло от счастья при виде ее, где-то в глубине души он боялся, что ее заберут у него, что двое людей не могут остаться невредимыми, попав под жернова войны.
Очень скоро они вернутся в Ангкор, где он уже не сможет защитить ее, не сможет делиться с ней своими чувствами, как делает это сейчас.
Асал оторвал от нее свои губы. Сердце бешено стучало в груди, и ему хотелось придержать его, хотелось остановить время, чтобы все навек осталось так, как было сейчас. Но костер продолжал гореть, над головой качали ветками деревья, и он снова наклонился, чтобы поцеловать ее, а его руки стали двигаться быстрее; его сознание, тело и душа уже торопились взять то, что могла предложить ему Воисанна.
Храм Бантей Срей был таким же, каким он запомнился Аджадеви. Единственный из храмов такого значения в районе Ангкора, построенный не королем, Бантей Срей занимал места не намного больше, чем десяток домов. Возведенный зажиточным почитателем индуистских богов, весь этот комплекс был сделан из светло-красного песчаника и имел гораздо больше архитектурных деталей, чем массивные храмы юга. Сам храм представлял собой платформу, на которой располагались три башни, и был окружен стеной в рост человека, сложенной из больших блоков из латерита.
Аджадеви и Джаявар прошли по длинной, приподнятой над уровнем земли дорожке к главному входу, через который попали в крытую галерею с гладкими колоннами по обеим сторонам. В конце ее находилось несколько внутренних двориков и два пруда. Платформа, на которой были возведены башни, была покрыта замысловатой резьбой, изображавшей демонов, богов, танцующих женщин, змей и цветы лотоса. Резьба на больших каменных панно воссоздавала героические сцены из индуистского эпоса Рамаяна. И хотя храм был посвящен Шиве и Вишну, имевшиеся здесь надписи также взывали о поддержке бедных, слепых, немощных и больных.
Резьба по камню в этом храме была очень замысловатой, и в народе говорили, что на такое способны только женщины. На самом деле здесь было множество изображений женщин-танцовщиц и женщин-стражей. Улыбающиеся женские лица были повсюду, добавляя красоты стенам, колоннам и башням и внушая спокойствие. Было понятно, почему многие называли это место Цитаделью женщин: трудно было подобрать более удачное название. Кто бы ни проектировал этот храм, целью его, наряду с восхвалением богов, было воздание должного женщинам.
Стоя между двумя башнями, Аджадеви смотрела на восток. Храм славился не только своими открытыми внутренними двориками и прудами с цветами лотоса, но и высокими плодоносящими деревьями, которые росли возле окружавшей его стены. Высотой эти деревья с голыми стволами и пышными кронами были более двухсот футов. Кхмерские воины приделали к ним лестницы и построили площадки для часовых ближе к верхушкам. Вид оттуда открывался не во все стороны, и Аджадеви сомневалась, была ли видна дозорным вся дорога до Ангкора.